Библиотека

Приключения

утюга и сапога

СКАЗОЧНАЯ ПОВЕСТЬ

Жил-был утюг.

Он очень стеснялся того, что ходит босой, буквально с голой подошвой, и в конце концов пошел к сапожнику.

Утюг долго думал, заказать ли ему босоножку или лодочку на каблуке, или пусть это будет валенок с калошей.

Но в конце концов сапожник прервал его мечтания и сшил ему сапог как полагается: на гвоздях, голенище гармошкой, каблук ковбойский!

Утюг очень обрадовался да и нырнул в сапог и стал там жить.

Для наблюдений за природой он купил себе подзорную трубу и притом, что его никто не видел, сам утюг прекрасно понимал, куда идти, и ходил взад и вперед для тренировки.

При этом все думали, что вот — идет себе одинокий сапог с подзорной трубой за голенищем, и не особенно обращали на него внимания.

Помаршировав по суше и освоив это дело, утюг решил поплавать.

Он подошел к реке, разулся, заткнул подзорную трубу подальше в сапог, сапог положил для сохранности в крапиву и нырнул!

И тут же оказался в компании рыб и лягушек на самом дне.

Рыбы и лягушки окружили утюг, попробовали его на вкус, и вкус утюга им не подошел.

Тогда они стали играть вокруг утюга в прятки, и одну рыбку так и не нашли, она закопалась под утюг и заснула там.

Утюгу не очень понравилось под водой, и он стал уговаривать рыб и лягушек вытащить его на берег.

Утюга беспокоило, не украли ли его сапог воры и разбойники.

Рыбы посовещались с лягушками и придумали, как им быть.

На закате к реке пришел старичок-рыболов и закинул удочку по своей привычке, и водные жители воспользовались этим. Они изъяли с крючка у дедушки кусок тухлой колбасы, колбасу поделили, а крючок зацепили за ручку утюга — и отступили, беззвучно смеясь.

Старичок был упорный, и к утру, придумав одно техническое приспособление (веревка, палка плюс гнилой пень), он все-таки вытащил из реки тяжелый утюг и неприятно удивился такому улову.

Рыбы просто прыснули со смеху, но беззвучно, так как находились в воде.

Старичок долго и громко удивлялся, и на этом мы его покинем, а вот утюг оказался на берегу, поблагодарил бешено ругающегося рыболова и помчался к своему сапогу.

Он нашел его там, где оставил, в крапиве (утюг точно рассчитал, воры не любят зарослей крапивы), и прежде всего достал из сапога подзорную трубу, а уж потом надел сапог, приладил трубу в голенище и пошел путешествовать дальше.

Он уже освоил сушу и водное пространство, оставалось только научиться летать.

Так что наш утюг купил билет на самолет.

Однако ехать на самолете оказалось таким же скучным делом, как и ехать в трамвае — все сидят, всех трясет, мотор работает,— с той только разницей, что вместо домов и прохожих по сторонам наблюдаются неподвижные облака.

То есть никакого ощущения полета!

Утюг расположился поудобнее, стащил сапог, вынул подзорную трубу и стал смотреть на неподвижные облака, а больше ему делать было нечего.

Тогда утюг надел сапог, сунул в голенище свою верную подзорную трубу, выпил стакан минералки, поднесенный стюардессой, и прыгнул вниз.

“Вот это да,— думал утюг падая,— с такой скоростью я еще никогда не путешествовал!”

И он запел песню туристов “Мы едем, едем, едем”, но буквально на втором “едем” полет закончился, и утюг воткнулся в чью-то грядку с укропом.

Сам утюг ничего не понял, он во все время полета вниз смотрел вверх через свою подзорную трубу и видел только неподвижные облака. У него даже не свистело в ушах, так как утюг падал в компании с сапогом, то есть внутри сапога, а там, как известно, темно, тепло и не дует.

Только снаружи что-то выло.

На самом деле это выл ветер, а утюг думал, что неужели это его встречают с духовым оркестром? Причем оркестр мощно грянул вступление и так на этом и завяз, дудя все одно и то же беспрерывно! Даже было как-то странно.

Но не успел утюгу надоесть этот вступительный вой, как все кончилось, и он оказался буквально в яме.

То есть раньше это была грядка с укропом, пока туда не брякнулся сапог.

В огороде тут же заорали:

— Кто это кидается сапогами?!

Но к яме не подошли на всякий случай, видимо, ожидая падения второго сапога: как известно, сапоги ходят парами.

А утюг сидел в большой яме и смотрел в подзорную трубу наверх, где поверх голенища все так же стояли неподвижные облака.

Хозяева, не дождавшись пришествия второго сапога, вытащили первый сапог из ямы, внимательно осмотрели его, но сапог уже на первый взгляд выглядел больным (от удара частично отвалилась подошва) и в хозяйстве явно не пригодился бы, даже если его припрятать в сарае на случай, если кому-нибудь отпилят ногу (бывают такие случаи, и к ним тоже надо приготовиться), однако тут хозяева не стали ничего запасать и, ругаясь насчет испорченной грядки, швырнули рваный сапог на деревенскую свалку, где, кстати, утюг расположился с большими удобствами: благодаря отвалившейся подметке он мог теперь глядеть не только вверх, на неподвижные облака, но и вперед, в сторону смотровой щели!

Сапожнику ведь надо было бы как раз сделать утюгу сапог-босоножку с круговым обзором, но эта мысль не заехала сапожнику в его несвежую голову, а вот теперь благодаря падению с самолета у утюга было широкое поле зрения!

Итак, поплотнее натянув голенище и приладив подзорную трубу, утюг направился навстречу приключениям.

Однако далеко он не ушел.

Дело в том, что по дороге рваный сапог окончательно запросил каши, то есть открыл пасть, буквально распустившись, как поздний тюльпан, и утюг сам собой выехал через носовую часть сапога на дорогу. Все попытки его снова залезть в трюм сапога и продолжить путешествие потерпели неудачу, утюг остался на дороге голый и босый, и тут его подстерег некий продавец, который сказал: “Мужики!” — и подобрал утюг.

А подзорная труба — запомним! — осталась в голенище брошенного сапога, продавец ее не заметил.

Там мы их и оставим, а вот утюг с помощью продавца оказался в магазине на полке и, чувствуя себя продажной шкурой, стоял в компании других товаров и буквально торговал собой.

На него, скажем откровенно, никто особенно и не обращал внимания, что сильно обижало утюг.

То есть в глубине души утюг знал, что он не собирается продаваться, не то что другие, которые изо всех сил таращатся и подмигивают покупателям. Однако, согласитесь, у каждого есть своя гордость, и, когда тебя не берут, возникают вопросы о смысле жизни.

Продавец же со своей стороны тоже был парень не промах и хотел уже выкинуть утюг, но в последний момент подумал: “А, была не была!” — и сделал утюгу рекламу.

Он написал на бумажке буквально вот что:

“УТЮГ пр-ва фирмы “Симменс и Шуккерт” (Гренландия). 23 операции.

1. Нагревается до белого каления.

2. Долбит таблетки угля активированного.

3. Печет блин.

4. В еле теплом состоянии гладит колготки.

5. Летает через всю кухню (гарантия 40 полетов без капремонта).

6. Жарит цыплят табака в позе верхом.

7. Работает в часах с кукушкой, заменяя собой гирю (кукование до 30 раз в час).

8. Квасит капусту (в виде гнета).

9. Грузило для удочки навеки.

10. Вместо гантели.

11. В горячем виде гладит мытый паркетный пол до высыхания.

12. Вбивает гвоздь в лежачую доску.

13. Вбивает гвоздь в стоячую доску (после тренировок и перевязок).

14. Работает как кипятильник (внимание, в бачок унитаза бросать аккуратно).

15. Грелка для ног (в комплекте с мешком для обертывания пяток).

16. Колет кокос.

17. Сушит грибы.

18. Склеивает рваные стираные пластиковые пакеты (через газету).

19. Успешно давит бананы.

20. Заменяет диск, копье, ядро, молот и кирпич при метании.

21. Заменяет мяч при игре в теннис (продается в комплекте с двумя лопатами).

22. Заменяет мяч при игре в водное поло (отработка ныряния).

23. Облегчает работу водолаза при погружении. (Внимание! Привязывать утюг только к ноге, привязывание к голове дает обратный эффект.)”

Однако утюг никто так и не востребовал, и он стоял в компании с разными интересными сувенирами: с растворимым в воде купальником, с пачкой самовзрывающихся сигарет и с искусственными мухами большого диаметра.

Такая это была лавочка сюрпризов, и честному утюгу здесь делать было нечего.

Торговля шла оживленно, все покупали подарки для знакомых и врагов, весело смеясь; и только про мух спрашивали, зачем они.

Продавец отвечал:

— Это если в гости идете. Для масленок, а кто любит класть в торт с кремом.

Охотней всего брали сигареты угощать друзей, ведь каждому приятно посмотреть на человека, который жадно попросил у тебя сигарету и у которого в зубах она вот-вот взорвется!

Утюг же никто не брал.

Но на всякий товар находится свой любитель, если снизить цену, и так и произошло с утюгом.

Только ему поставили новый ценник, как утюгом заинтересовалась одна бабушка, которая спросила, можно ли этим прибором гладить простыни.

— Это двадцать четвертая операция! — воскликнул продавец, и тут же утюг перекочевал в сумку бабушки. И бабушка понесла его домой легко, как балерина!

Но утюг все обдумал и, стремясь освободиться, так прыгал и топал, что протоптал кошелку и — о счастье! — выпал на дорогу, а бабушка все бежала, пританцовывая, домой, причем поражалась своей легкости.

А утюг помчался к сапожнику — зачем, мы узнаем очень скоро.

Прибежав к сапожнику, утюг первым делом спросил, где сапог.

Сапожник же, качаясь на табуретке, ответил печально:

— Я не сторож сапогу твоему.

Из чего утюг сделал правильный вывод и сказал:

— Ты убил его!

— Нет,— ответил сапожник, корчась на табуретке,— я не знаю, кто его замочил, он пришел ко мне уже на выхлопе. Сказал, пришел на родину подыхать.

— Где он теперь? — спросил утюг.

— Он в тех местах, где нет ни тапок, ни сапог, лишь тени тапок и сапог,— отвечал сапожник, чуть не падая с табуретки.

— Где это?! — завопил утюг.— Говори!

— Там под лавкой в ящике,— еле произнес сапожник и поник головой на стол.

Утюг встал у ящика, где лежали битые туфли, ботинки, сапоги, босоножки и тапочки, и тихо позвал:

— Сапог, а сапог…

Из глубины ящика донесся вздох.

Утюг, обрадовавшись, заорал:

— Сапог! А сапог! Come to me! Валяй сюда, короче!

— I can not,— отвечал сапог еле слышно.

В минуту опасности они говорили по-английски, так как сапог был американским ковбоем.

— Что значит “не в силах”? — воскликнул утюг.

— То,— прошептал утюг на неизвестно каком языке.

— Не верю! — провозгласил утюг, как Станиславский.

— Я погиб,— продолжал сапог.— И не упрафывай меня. No afk. (No ask — без вопросов.— Прим. переводчика).

— В таком случае верни мне мою подзорную трубу! — потребовал утюг.— Погиб, так возвращай.

Тут в ящике все заволновалось, зашелестело, и тени ботинок, кроссовок и шлепанцев стали тесниться, уступая место, пока на поверхности не появилось раскрытое рыло сапога с торчащими окомелками вместо гвоздей.

— Сапог! — радостно сказал утюг.

— Я фапог,— ответил сапог и протянул утюгу его подзорную трубу, явно собираясь опять нырнуть в ящик.

— Погоди. Что ты собираешься делать?

— Я фобираюфь фыграть в яффик,— горько пошутил сапог.

— В ящик ты всегда успеешь сыграть! — завопил утюг и вытащил своего раненого товарища наружу.

— Я не могу вэ фпафтифь (не могу же спастись) один, тут много наф! — сказал сапог.— А фаповник (сапожник) болеет.

— А какой день болеет сапожник? — спросил утюг.

— Федьмой,— отвечал сапог.

Тут утюг понял, что надо делать, быстро побежал в магазин, купил там множество пирожных и принес сапожнику.

Сапожник съел все, запил лекарством из бутылочки и на радостях починил и сапог, и весь народ из ящика. И толпа ботинок, тапочек и туфель с башмаками высыпала на дорогу, распевая боевую песнь “Вернулся я на родину”.

А во главе отряда ехал на открытой платформе, в босоножке, наш утюг, который смотрел вперед в подзорную трубу.

Что же касается друга сапога, то он радостно шагал рядом.

Повернувшись назад и оглядев свою команду, утюг предложил отдохнуть.

Он повел всех своих друзей в ресторан “У старого стакана”, где хозяин, стакан с надтреснутым голосом, держал целый штат молоденьких рюмок-подавальщиц, хрупких до прозрачности, с талией в рюмочку, и тут-то все отдохнули на славу, веселье било через край, каблуки топали, подошвы били чечетку, даже шнурки отвязались.

И только чугунная пепельница на столе одна сгибалась под тяжестью окурков.

Утюг сразу увидел в ней родную душу, участливо спросил, как она дошла до жизни такой, и пепельница, почти не видная из-под окурков, сказала, что пошла сюда работать, чтобы содержать семью, целый письменный прибор с малыми детишками-перышками, с мамой — высохшей чернильницей, никому не нужной, потому что папа, работающий стаканом для карандашей, ушел от них, полюбив шариковую ручку “Паркер”. А она, пепельница, старшая дочь в семье и должна помогать матери.

Утюг также спросил, какого завода вся их семья, и оказалось, что пепельница родилась буквально в том же цеху, что и утюг, и земляки обрадовались и вспомнили огни чугуноплавильных печей и груды чушек, болванок и отливок, бабушек и дедушек.

— Ну, рабочий класс,— сказал утюг,— мы тебя отсюда вытащим!

— Нет,— отвечала пепельница, полная окурков,— любая работа почетна в нашей стране!

— Глупости-то не говори,— ответил утюг. И оказался прав: вся компания после танцев выпила по рюмочке и выкурила по сигарете, и грязные окурки со смехом легли поверх прежних чинариков и бычков, и маленькая пепельница совсем исчезла под своим грузом, но не дрогнула — хотя это уже явно было выше ее сил.

— Когда же ты отдохнешь? — спросил утюг.

— Мы отдохнем,— ответила пепельница, покрытая сажей и пеплом,— мы отдохнем.

— Когда? — повторил свой вопрос утюг.

— Когда вас, посетителей, не будет! – хрустально засмеялась девочка-рюмочка, переходя из рук в руки.

Тут же у утюга и сапога созрел план.

Утюг надел сапог, вышел наружу из ресторана и начал отпугивать поздних гостей, топая на них.

Вскоре к ним присоединился и весь отряд тапок и ботинок.

Так они держали глухую оборону, пока старый стакан не нанял киллеров-убийц, и автоматная очередь прошила темноту улицы.

Утюг немедленно принял удар на себя: вылез из сапога и велел всем залечь, а сам подставился под огонь убийц.

Киллеры, потратив все патроны и видя, что утюг недвижим, решили — дело сделано, и отправились к старому стакану за окончательным расчетом.

Получив, видимо, деньги и сказавши “приберите, он там валяется”, убийцы ушли, но недалеко — утюг набросился на них у выхода и помял им их убийцевские шапочки, причем в сильной степени попортив форму.

Это были профессионалы, коробки с макаронами, и они в сплющенном виде, держась за шапочки, позорно бежали, не разбирая дороги.

А хозяин ресторана, старый стакан, теперь просто не знал, что делать: народ не шел в ресторан!

У входа стоял могучий утюг и отшибал у прохожих всякую охоту заглянуть к старому стакану.

Наконец хозяин вышел к утюгу и спросил:

— Чего тебе надо?

— Отпусти пепельницу в оплаченные отгулы! — резко ответил утюг.

— Девушка сама хотела заработать,— пожал плечами старый стакан.

— Это наше семейное дело,— сказал утюг.

— Она тебе жена? — поинтересовался старый стакан с юмором.

— Она мне лучше, она мне сестренка! — воскликнул утюг.— Троюродная причем!

И пепельница робко вышла.

Теперь, без окурков, она выглядела чистенькой брюнеткой и зябко куталась в меха, ее плечи украшал ершик для мытья бутылок.

— Брось эту дешевку,— проворчал утюг (а он уже был одет в ковбойский сапог),— я куплю тебе все, что надо.

И пепельница впервые оставила свое чугунное равнодушие, тихо засмеялась, поправила растрепавшуюся на ветру прическу, двинулась вслед за утюгом в меховой магазин — и вскоре вышла оттуда счастливая: она выбрала себе сияющую серебристую, как облако, накидку — металлическую мочалку для сковородок, абсолютно новую.

Утюг, увидев ее в таких мехах, потерял голову и стал читать вслух стихи “В густых металлургических лесах” — причем читал он изнутри сапога, и голос его от этого был сильным и гулким.

И они втроем зашли в кабаре, тут играл джаз и стояла украшенная елка — почему-то уже приблизился праздник Рождества. (Вспомним, что совсем недавно цвел укроп — и на тебе! Как жизнь кипит!)

Утюг поднялся на носок и вертелся, как пропеллер, пепельница же привстала на ребро и тоже крутила бедрами.

А вокруг них, переодевшись зайчиками и снежинками, плясал обувной народ — Рождество так Рождество.

И хрупкая пепельница танцевала с утюгом, обутым в сапог, вся извиваясь, мех так и сверкал.

И когда музыканты (махровое полотенце — на гитаре, ботинки — на ударных и солистка — мыльница) исполнили “В лесу родилась елочка”, утюг из глубин сапога сказал:

— Ты моя умная девочка! Моя хорошая!

А пепельница, вся зардевшись, буквально, как если бы она выскочила из печи, сказала:

— Ты клевый сапог!

Сапог же немедленно воскликнул:

— Будь моею!

— Как это, как это,— забормотал утюг в глубинах сапога,— что это, что это? Она все перепутала!

Но сапог, прижимая к щеке пепельницу, уже пел с ней песню “Три года ты мне снилась”.

У него, правда, был довольно жидкий тенор, совсем не тот гулкий бас,

к которому привыкла пепельница.

Но они танцевали на цыпочках, как бы плавая в воздухе.

Утюгу стыдно было показываться перед пепельницей с голой подошвой,

и он перенес измену друга, сидя в глухой засаде внутри сапога-предателя.

Он сильно переживал.

Но затем он выпрыгнул из сапога и сказал своим хриплым басом:

— Сестренка! Я тебе спою!

Он понял, что она должна его полюбить и без этого американского прикида, каким являлся сапог.

А опустевший сапог ничего не видел, он прыгал вокруг пепельницы, называется друг!

Но тут часы пробили двенадцать, и все дружно начали петь “Новый год настает”.

Особенно выделялся в этом хоре уверенный, гулкий, глубокий бас босого утюга — он потерял лучшего друга и любимую девушку, он пел со слезами,— но все окружили бедного певца и водили вокруг него хоровод — все зайчики, снежинки и снегурочки, деды-морозы и медведи, лисички и мышки (вся обувь, короче говоря).

И надежда горела в его ничем не защищенной груди, и новые приключения ждали его за горизонтом.

Праздник догорал.

Утюг стоял в дверях кабаре, с грустью и любовью наблюдая за другом сапогом и землячкой — чугунной пепельницей, которые в обнимку танцевали вальс под чумовые звуки джаза (соло на гитаре — махровое полотенце, соло на тромбоне — водопроводный кран).

Но это длилось недолго, поскольку пепельница была сотрудницей ресторана, и с вальсом было покончено, пора было приступать к трудовым будням. Когда они вернулись в ресторан, хозяин, старый стакан, уже настойчиво побрякивал.

А сапогу, видимо, не терпелось проводить утюг вон отсюда, такие настали времена.

— Прости, друг,— говорил сапог.— Так сошлось. Уйди.

— Давай уйдем вместе,— повторял утюг холодея.

— Так получилось, прощай,— твердил сапог.— Я не могу.

И он даже вынул из голенища подзорную трубу и протянул утюгу.

— Зачем мне это? — печально отвечал утюг.— Без тебя мне ничего не нужно.

И сапог вынужден был поставить подзорную трубу в угол просто так.

— Но это же я ее люблю,— упирался утюг.— Она мне землячка, мы с одного завода. Пепельница-то.

— Прости, друг, но это она так решила,— тупо твердил сапог, притоптывая от неловкости.

— Только ты уж ее не бросай,— тяжело сказал на это утюг.

В ответ сапог поклялся, что будет помогать во всем чугунной пепельнице, устроится на работу здесь, в ресторане, и не кем-нибудь, а урной, чтобы помогать пепельнице, которая, как ни говори, буквально пропадает под тяжестью окурков и огрызков одна, каждый день полную смену!

Утюг тяжело вздохнул, а сапог уже встал и стоял на добровольных началах у стены, и в него (извините) каждый мог бросить и бросал всякую дрянь, и пепельница поневоле в этом участвовала каждые пять минут — поневоле, потому что ее то и дело переполняли дымные, чумазые окурки, еще не вполне остывшие, и сапог подбегал и подставлялся, жалея бедную чугунную подружку.

Сам-то себя он не жалел и тут же испачкался по колено! Не говоря о легких ожогах в ходе этого горячего труда.

Но не об этом речь.

Пепельница, предательница, в процессе работы прижималась ободком к сапогу и сияла!

“Сияй-сияй,— думал утюг,— не то ты скажешь скоро, когда утюг уйдет и перестанет тебя защищать и наступят серые будни, полные нелегкого быта, пьяного звона посуды здесь, в ресторане! Бедная, глупая пепельница,— размышлял утюг, стоя в дверях,— как же ты затоскуешь, а будет поздно!”

— Понял, так случилось,— бормотал сапог, весь в саже.

— Так давайте же уйдем! — воскликнул утюг.— В дальние дали!

— Нет, друг,— возражал сапог,— нет. Так не выгорит. Она сказала, что должна кормить семью, целый чернильный прибор, понял? И братья маленькие еще, перушки еще. Understand — no? (Соображаешь — нет? — искаж. англ.)

Обувь, окружавшая утюг, почувствовала себя неловко и пошла вон, устраиваться в магазин “секонд хэнд”, где надеялась продать себя во вторые руки (на вторые ноги). Только несколько особо преданных пар топталось в отдалении.

Но утюг как прикипел подошвой к полу и достоялся до того, что хозяин, старый стакан, вновь вызвал киллеров.

— Выйдем поговорим теперь,— сказали киллеры, все те же самые коробки с макаронами в сильно помятых убийцевских шапочках.

С этими словами они покинули ресторан.

Утюг не боялся ничего.

Но, чтобы не подвергать опасности жизнь друга сапога и землячки чугунной пепельницы, он воскликнул:

— Айда, обувка!

И к нему тут же подвалили преданные кореша — пара босоножек, две дыроватые галоши и крепкие ребята валенки на подшитом ходу.

Они были готовы на все для своего командира.

Утюг выскользнул в темную ночь и метнулся навстречу киллерам, чтобы навтыкать им по шеям, однако киллеры, как оказалось, сидели в машине, загадочно глядя сквозь прорези своих убийцевских шапок.

Также оказалось, что эти киллеры держали за ошейники два взрывпакета, взрывпакеты же, лысые, злобные, почти без глаз, виляя обрубками хвостов, выглядывали в окна машины и щерились.

Да! Утюгу, видимо, недолго оставалось жить, но он пошел вперед как ни в чем не бывало, только товарищей стал уговаривать идти по своим делам.

Машина тронулась следом. Взрыва все еще не было. Видимо, киллеры решили устроить фейерверк где-то подальше от ресторана.

Первыми свернули в булочную рваные галоши. Босоножки же и валенки все еще не отставали от утюга.

— К вам обращаюсь я, друзья мои,— повторял утюг.— Братья и сестры, сержанты и старшины, валенки и босоножки, валите отсюда подальше.

— Ты че,— сказали валенки,— ты че, шеф?

Босоножки заявили:

— Мы с тобой пойдем на раз. Ты от гибели нас спас.

Утюг же на ходу твердил:

— Я иду на бой, а вот вы можете влипнуть в хорошую историю, ни один сапожник не возьмется оперировать. Так! Слушай мою команду! Все в кусты! Чугун завода “Каслинское литье ООО” выдерживает атомный взрыв! Потом встретимся.

Обувь залегла, а утюг в сопровождении машины с убийцами бороздил ночное шоссе.

И вдруг двери булочной открылись, и из них выскользнули две тени, которые плавно помчались по дороге вслед за автомобилем, обогнали его и поравнялись с утюгом.

Утюг воскликнул:

— Алло, мужики!

— Все в норме, шеф! — ответили две тени.— Это мы, галоши! Мы уговорили двух бубликов на вечернюю прогулку! Везем их кататься! Погляди только!

И они проехались взад-вперед.

Вид калош, вооруженных бубликами, в темноте полностью напоминал вид утюга с ручкой.

— О, бродяги,— довольно сказал утюг.— Закамуфлировались! Теперь разъезжайтесь подальше от меня, будем вводить противника в заблуждение.

Спустя минуту машина киллеров притормозила. Впереди маячило три утюга, а взрывпакетов-то было только два!

— Стой, стрелять буду! — завопили макаронные коробки.— Стой, раз-два!

Но три утюга продолжали следовать по дороге, причем порознь.

Машина остановилась, раздался шум макарон в коробках (убийцы, видно, думали), затем киллеровоз развернулся и уехал.

— Ай да галоши, ай да сукины дети! — крепко выразил свое мнение утюг.

А на шоссе выползли мирные валенки, поверх которых выглядывали притихшие босоножки.

— Ура! — воскликнули они все.

Но из галош раздался недовольный писк: это глупые бублики требовали продолжить катание. Им понравилось ездить!

И вся компания почесала в парк, на качели и карусели, пить кока-колу и есть мороженое.

У утюга, правда, немного болело в груди — там остался влажный след в морщине, пятнышко от дыхания маленькой пепельницы. Пепел окурков стучал в сердце утюга.

“И где ты, сапожище друг, и где ты, пепелюшка?” — чугунно и упорно думал утюг…

Ночь была нежна, в парке гремел фейерверк, там проходил ежегодный праздник братвы (гуляли пистолеты, наганы, кольты и вся дружная семья Калашниковых, а также приехали гости из братских стран, солнцевские курносые обрезы и израильские ребята Узи).

Нечего и говорить, было купано в фонтанах, а на сцене выступали тельняшки, береты и дуэт ботинок братьев Катерпиллеров, вот так. И доктор Мартенс давал уроки внезапных ударов каблуком из положения вперед спиной!

Случайно попавшие на праздник бедные родственники, валенки с калошами, босоножки Секонд Хэнд и глупенькие бублики, смотрели на все эти дела из кустов (подальше от греха). И только утюг, крепкий малый, смело сидел в первом ряду при самой нахальной пальбе.

А затем ночка кончилась, в парке началась уборка, замелькали “скорые” и санавиация, красные кресты выволакивали из-за статуй помятые стволы и отброшенные курки: братва погуляла.

И утюг в сопровождении преданных друзей отправился ранним утром к сапожнику, который не спал ночь по своей привычке.

По дороге, правда, завезли подгулявших пухленьких бубликов к месту жительства, в булочную, и мы о них никогда не забудем, но дальше речь пошла о серьезном.

— Сапожник, сделай мне сапог! — обратился босой утюг к мастеру Фадею, который в этот момент боролся с гвоздем, пытаясь его забить в очередную подметку.

Гвоздь, вместо того чтобы уйти с головой в работу, уклонялся, манкировал служебным долгом, берег шляпку и всячески избегал встреч с молотком — просто-таки вертелся на служебном месте, чтобы только ничего не делать!

Мы знаем таких граждан, о них говорил еще Патрик Кавенах, он говорил, что у этих типов есть средство стать художниками без необходимости создавать при этом произведения: то есть они изворачиваются как могут, чтобы не делать ничего, и их потом объявляют “старик ты гений”. Так что посмотрим, как обернется дело с гвоздем, он еще продырявит многое на своем пути, а пока что дело доехало до того, что сапожник выкинул этот окончательно свихнувшийся гвоздь вон.

Тот, вильнув, звякнул об утюг, не извинился, не снял даже шляпки, а просто тронулся по своим делам, однако утюг остановил его словами:

— Ты меня не теряй, я на тебя выйду.

— Стрелка забита,— промолвил молодой, но вертлявый гвоздь и прилег в ожидании под табуретку.

Стрелка забита — значит “о встрече договорились” на их языке.

Утюг сказал:

— Ты, крутой, стрелка у нас с тобой в ресторане “У старого стакана” вечером. Сейчас расскажу, что ты будешь делать. Даю тебе машину.

— Ну.

— Есть там одна…

— Ну.

Дальнейший их разговор был покрыт мраком тайны.

Затем утюг обратился к сапожнику и растолковал ему, что речь должна идти о новом сапоге на левую ногу, о ковбойском сапоге на каблуке и с острым носиком.

Сапожник как раз проходил трудный период трудоголизма и сразу принялся за дело.

Утюг только немного подождал и к вечеру выехал на дорогу в новой обувке — это была копия его предыдущего (потерянного) друга сапога, но тот был на правую ногу, а этот теперь на левую.

Кроме того, в данном варианте была любопытная деталь — несколько дырочек в носке и по бокам над подошвой (для кругозора, как вы догадались, утюг-то ехал внутри!).

Утюгу было уютно как в танке, если бы не сердечная рана.

Его прежний друг правый сапог (страшно сказать) теперь любил утюгову подругу, маленькую чугунную пепельницу, землячку и почти сестренку. Так что в ресторан “У старого стакана” и направил свою стопу гневный, но сдержанно-холодный утюг.

Его замысел был прост.

Утюг в новом сапоге вошел в ресторан, ударом носка распахнувши дверь, сел за стол и тут же начал давать указания на американском языке (сапог-то у него был опять-таки ковбойский!).

Официантки-рюмочки охотно зазвенели, засияли, приняли у гостя газету и зонтик, и уже через минуту на столик прибыла пепельница.

— Закурим? — сказала бывшая подруга приветливо (она же была на рабочем месте).

— Подождем, — ответил утюг из глубины сапога. — А пока что подайте-ка мне подзорную трубу!

Пепельница покрутилась и унеслась к другим гостям, делать нечего.

А утюгу принесли его бывшую, а ныне беспризорную трубу подзорную, которая все это время, видно, стояла в углу,— она была пыльная и почти ослепшая.

Официантки застеснялись, протерли оба ее глаза, передний и задний, свежими салфетками и преподнесли новому сапогу, т. е. воткнули ему за голенище.

Утюг, сидя внутри сапога, видел теперь все вокруг, и в особенности то, что его старый друг правый сапог стоит у стены весь обкуренный и оплеванный, горько сморщившись в гармошку.

Кроме того, утюг усмотрел, как пепельница, нагрузившись окурками под завязку, подозвала старого друга сапога, он тупо и послушно подошел, подставился, и кокетка с чугунным сердцем свалила ему внутрь весь свой груз, а окурки-то были еще совсем тепленькие и с явной склонностью к поджогам!

Там шел дымок и что-то посверкивало, как будто красные глазки.

Так вот почему у старого сапога такой пыльный, зачумленный вид, и вот откуда сажа, копоть, мелкие шрамы!

Утюг даже готов был выскочить на подмогу, но у него ведь был замысел — и ради этого пришлось терпеть.

А новый сапог, левый, с большим удовольствием оглядывался на новом месте: он впервые был в ресторане.

Кстати, утюг заметил уже по дороге его странное поведение — этот новенький сапог останавливался у каждой водомоины, у любой витрины и охорашивался, глядясь в свое отражение. Затем он пошел в самоволку в лавочку и купил там тюбик рыжей ваксы и пару щеток, одну мягкую и маленькую, а другую лохматую и матерую, и весь этот состав населения ехал теперь в сапоге буквально на голове у утюга, причем большая сапожная щетка оказалась видавшей виды теткой, травила анекдоты и дико хохотала при слове “бутылка” и при слове “вчера”, и, когда вся компания оказалась в ресторане, большая щетка сразу вылезла, вытащила наружу маленькую и тюбик ваксы, уселась за стол, как дама, и сказала:

— Вели раскупорить шампанского бутылку! Фирмы “Табурет моей бабушки”! — И заливисто захохотала.

Потом она что-то вспомнила и сказала:

— Вчера что было!

Но сапог (левый и чистый) ответил на это:

— Пошли попудримся.

И они отправились (утюг поневоле с ними, сидя в сапоге), причем завеялись в дамский туалет, где у зеркала, щебеча, мыли ножки рюмочки-официантки, а в виде дежурной сидела старая подошва.

Утюг даже вспотел от неудобства, увидевши себя в таком месте, но сапог твердо встал перед своим отражением в третью позицию и сказал:

— Сначала задник, потом каблук и голенище!

Тут тетка щетка и племяшка щеточка начистили рыло сапогу, после чего сапог, сильно блестя и пуская зайчики по стенам, пошел к своему столику и по дороге даже задел правый сапог, после чего извинился:

— Я вам не помешал?

И сел и стал смотреть по сторонам как нормальный левый сапог, только то и дело менял угол зрения.

А старый сапог ничего не замечал, он стоял, собравшись в складки, понурый и тусклый, полный окурков, весь в пепле и саже, и утюг видел, что он даже не страдает.

Внезапно левый сапог поднялся как на винте и чеканно подошел к правому с таким вопросиком:

— Разрешите аскнуть, на ваших часах какой номер?

— Прошу прощения? — вяло откликнулся правый сапог.

Левый сапог повторил:

— Сколько на ваших натикало?

— А! У меня нету часов,— поник головой правый.

Тогда левый сапог сказал:

— Не может быть? Это вы, Вася? Господи!

— Почему это? — возразил правый.

— Вася, Вася,— твердил левый сапог,— я вас сразу узнала!

Правый сапог слегка закашлялся: пованивало дымком.

— Я не Вася,— выговорил он.

— А как вас звать? — наивно спросил левый сапог.

— Имени нет, а так кличут Фадеич.

— Неужели? — обрадовался левый.— Фаде… Как?

— Моего сапожника зовут Фадей. А меня Фадеич.

— Очень приятно,— воскликнул левый сапог.— А я Алисия дель Фадео! Будем знакомы!

Правый понурился и что-то пробормотал.

— Что-что? — спросил левый сапог.

— Так,— ответил правый устало.

— Вы много ли путешествовали? — заботливо поинтересовалась Алисия.

— Это когда было! — отозвался сапог вяло.

Тут как ни в чем не бывало подскочила пепельница, сапог привычно подставился, и в него высыпалась кучка еле тепленьких окурков, которые со смехом пускали дым и глядели сонными красными глазенками.

Пепельница затем воскликнула:

— Ммм! Какой у меня муж заботливый! — И бросила тяжелый чугунный взгляд на сапог Алисию дель Фадео.— Ни у кого такого мужа нет!

С этими словами, смеясь, она помчалась работать.

Жизнь вокруг кипела.

А утюг повернул зазевавшуюся Алисию обратно к столику, где сидела вся теплая компания — галоши, босоножки и хорошие ребята — подшитые валенки, а также внезапно пришедший гвоздь по прозвищу Сутулый.

— Пойти позвонить,— сказал утюг.

Гвоздь осмотрелся по сторонам и протянул ему свой радиотелефон со словами:

— Бери мою мобильную трубу.

Утюг громко сказал:

— А! Ты ведь недавно из Арабских Эмиратов! Как же я забыл!

Пепельница на соседнем столе насторожилась.

А утюг уже звонил в “Скорую”:

— Алло! Срочно приезжайте! Тут господам плохо, массовое отравление в ресторане.

Пепельница, звеня и подпрыгивая, уже приблизилась к их столику и заняла свое место посередине.

— Закурим? — обратилась она к гвоздю Сутулому.— Как самолет? Как погода в Эмиратах? Как там с витаминами?

— Отвянь, бибики поочпокаю,— живо ответил гвоздь.

За столом воцарилось уважительное молчание.

— Здравствуй, дерево,— наконец сказала большая щетка и заржала.— Ты че, как этот в кепке?

Пепельница стояла посреди стола как пришитая, во все глаза глядя на Сутулого.

Тут же приехала “скорая”, врач (большая ложка) осмотрел пациента, правый сапог, прописал ему сон и полную очистку организма, посоветовал клюкву по утрам и проветренное помещение. Заодно он по просьбе утюга бегло осмотрел окурки, признал их негодными, и их тут же увезли в больницу, причем Большая Ложка лично выгружал больных из правого сапога на носилки.

Далее произошло следующее событие: сапог Алисия дель и так далее привела к больному сапогу тетку щетку, ее племянницу и тюбик дядю Ваксу.

Сапог Фадеич, понурившись, стоял у стены опустошенный впервые за много дней, но зато грязный и дымный, как мужская золушка.

Тетка щетка для начала чуть не вывернула Фадеича наизнанку, вымела его изнутри, что-что, а работать и отдыхать она умела!

Затем в ход пошла племяшка щетки, и дядя Вакса выделил гуталина сколько надо.

И через пять минут сапог Фадеич стоял ровно и блестел, радостно глядя на свою пепельницу.

Она, правда, тихо разговаривала с Сутулым о чем-то, в то время как все окружили Фадеича.

— Расскажите нам о ваших путешествиях,— просила Фадеича Алисия.— Вообще как вам понравился мир.

Сапог Фадеич собрался с мыслями и тихо сказал:

— Мы с другом моим утюгом летали во Вселенной среди звезд и плавали в океанах.

Сапог Алисия подпрыгнул от удивления (с утюгом внутри это было непросто):

— Как бы я хотела тоже взлететь! В другой раз возьмите меня с собой! Хорошо?

— Хорошо,— сказал Фадеич, глядя мимо нее на пепельницу, которая в этот момент привстала на ребрышко и крутанулась.

— А когда? — спросил сапог Алисия вне себя.

— Тогда,— ответил Фадеич невежливо.

— Полетим сейчас! — воскликнул левый сапог Алисия.

— Я на работе,— грубо возразил Фадеич.

В это время гвоздь Сутулый вел переговоры по радиотелефону, держа в руке пейджер. Пепельница стояла у его локтя.

Слышно было, как она говорит:

— Арнольд, Арнольд!

А он кричит по телефону:

— Ведро мне вернешь, чтобы было как новое!

А она (пепельница):

— Что за ведро? Арнольд, Арнольд!

— Мое ведро, Вольво. Они крыло помяли. Взяли и сразу пинцет, бобик сдох.

А пепельница:

— Какие они! А сколько у вас ведер?

— Еще “мерседес” шестисотый. “Фольксваген” вон новое ведро.

Утюг, сидя в сапоге, все видел и слышал, гвоздь работал на полную мощность.

А припертый к стене сапог Фадеич тут сказал сапогу Алисии:

— Я хочу познакомить вас с моей женой пепельницей.

— Как интересно! — откликнулась Алисия.— Это ведь для меня совершенно новый мир — пепельницы, урны и мусорные ящики! Плевательницы! Помойные ведра! Ушаты! Я ни с кем из них еще никогда не была знакома! У них, наверно, очень важная и нужная работа! Но тяжелая!

— Да,— отвечал машинально Фадеич.— Пепе! Пепе! Иди сюда, познакомься!

— Отвянь,— сказала пепельница, глядя на Сутулого, говорящего по телефону.

— Ненадолго! — воззвал сапог.

— Да провались ты,— тихо откликнулась пепельница.— Извините, это не вам. Вы у нас можете быть гвоздем программы! Я уверена! Спойте!

Гвоздь не надо было долго упрашивать. Он вышел на сцену и исполнил грустную песню “Братва, не забивайте друг друга в стену”.

Махровое полотенце исполнило партию виолончели, а старая подошва работала на ударных.

Что касается пепельницы, то она плясала на подтанцовках позади гвоздя, вместе с новенькими окурками, которые дымили, глупо хихикая, и то и дело свистели и визжали.

А вот сапог Фадеич хлопал буквально в такт и кричал, вытирая слезы:

— Браво, Пепе! Браво! Так держать!

Гвоздь спрыгнул со сцены, и пепельница, не оглядываясь, пошла следом за ним — и все видели, как они мелькнули за стеклянной дверью и сели в машину марки “фольксваген-зебра”, которая тут же отвалила.

Сапог Фадеич остался стоять, глупо разинув рот и вытирая слезы, а Алисия тут же бодро воскликнула:

— Вы знаете, вас ждут за углом! Ваш старый друг. Идите!

— У меня друг? У меня нет друга,— забормотал Фадеич.

— Ваш друг утюг, выходите.

— А! Я ведь его предал, отнял у него любимую девушку… Бросил его… А теперь она меня бросила. Так мне и надо.

— Короче, он вас ждет,— сказала на ходу Алисия и скрылась из ресторана, а там они с утюгом договорились, он выпрыгнул из сапога наружу и приготовился к встрече.

Но Фадеич и не думал уходить. Он все бормотал, стоя посреди ресторана:

— Она его бросила, она меня бросила, но что хуже всего, она ведь уехала и бросила свою мамашу! Свою бедную мать, пустую, сухую чернильницу! И маленьких братьев перушек бросила!

— Фадеич! — услышал он тонкий женский крик с улицы.

На всякий случай сапог вздрогнул и потопал на зов.

Там, за углом, его встретил босой друг утюг.

Они обнялись, и сапог прошептал:

— О, как меня наказала судьба! Я бросил тебя, и я остался один!

— Вы не один один! — сказала Алисия, подходя.— Я тоже одна!

— Два сапога пара,— находчиво сказала тетка щетка и засмеялась.— Да вы как похожи, поглядите на себя! Прямо как муж и жена!

— Так,— сказал утюг,— вы пока идите все к старой чернильнице, а я вас догоню. Поживите там пока.

Вся компания побрела по дороге, то и дело оглядываясь, затем они исчезли, начался рассвет, подул ветер, а утюг стоял и терпеливо ждал.

Миновал день, прошла ночь, и тут вдали послышался тихий звон, как будто по дороге катилось что-то — то ли тарелочка, то ли блюдце…

Оно катилось неровно, временами падало и тихо лежало.

Затем опять раздавался тихий звон.

Утюг поехал навстречу.

— Здравствуй,— сказал он.

— Привет,— вытирая слезы и сопли, произнесла пепельница тихо.

— Куда идем? — спросил утюг и протянул замарашке носовой платок.

— Домой, к маме.

— Ну пошли,— сказал утюг.— А где Сутулый?

— Он меня высадил из машины среди поля… И уехал. Он смеялся.

— Ну бывает, все случается в жизни,— осторожно высказался утюг.

— Как с тобой хорошо,— всхлипнула пепельница.— Ты ведь мне самый родной. С родного предприятия. Помнишь литейку? Детсад помнишь?

— Ты скажи: пойдешь в ресторан работать?

— Ну их,— тихо промолвила пепельница.— Я теперь не замужем, рюмки будут надо мной смеяться, те же окурки начнут приставать…

— Но есть другие рестораны.

— Нет, хватит с меня. Я устала,— длинно вздохнула пепельница.

— Может, к сапогу вернешься?

— Ой, я перед ним виновата. Он-то хороший, меня простит. Но каково будет мне? Потом у него уже есть эта богатая ковбойская американка. Она к нему лучше относится… Я плохая, наверное.

Они помолчали.

— Ну ладно,— произнес утюг.— Куда-то надо идти… Так что пока! Прощай!

— Хочешь, поживи у нас? — быстро предложила пепельница.— Мама так тебя любит. Больше всех.

Утюг ничего не отвечал. Спела песню какая-то пролетевшая мимо спичка.

— Да зачем, построим себе дом отдельно,— наконец сказал утюг.— Хватит скитаться.

—А вот твои друзья как же? — вдруг, совершенно невпопад, спросила пепельница.

— У них будет своя жизнь. Галоши поженятся на бубликах, босоножка сделает предложение босоножке. Валенки пока думают. Они хорошие ребята, честные. Сапоги еще пока не понимают своего счастья, но скоро поймут. Да мы же и не расстаемся!

— Вот скажи, они что, все будут жить в нашем доме? — тревожно спросила пепельница.— Они что, не понимают, что тебе нужен дом, а не коммунальная квартира? Не общага?

Утюг, улыбаясь, молчал. Пепельница подумала и тоже улыбнулась. Потом она повела другой разговор:

— Ты ведь сам знаешь, что если они будут с нами жить, то не смогут приходить к нам в гости! И нам некуда будет ходить! Ты думай о будущем-то! Что за дом без гостей? Родня — это не гости. Подумаешь, мама придет! Это неинтересно! Братья мои прибегут! Разве это то самое, что тебе нужно? А вот друзья приедут после долгой разлуки, это бы было замечательно! Чтобы встречаться и плакать от счастья! Ты ведь у меня самый умный! Ну подумай своей головой! Реши!

— Для этого есть только один способ,— заявил, улыбаясь во весь рот, утюг.

— Какой?

Утюг что-то прошептал ей на ушко.

— Я согласна! — сказала пепельница.— Это была моя мечта! В теплые края!

— Да, на родной завод! На Урал! Посетим литейку!

— Да! Молодец! Хорошо придумал! Обязательно!

— Но,— тут утюг сделал паузу,— но после Арабских Эмиратов, ладно? После Багамских островов, Бомбея, Бутана, Мустанга и Коктебеля, хорошо?

— Да,— прошептала пепельница разгораясь.— Я всю жизнь провела в мыслях о большом путешествии! И ты единственный, кто меня понял… Единственный из всех…

Спичка пролетела обратно и спела “тра-ля-ля!”.

— Какая ты у меня умница,— восхитился утюг.— Я умный, а ты еще лучше! С тобой не соскучишься!

И они пошли на телеграф отбивать маме-чернильнице срочную: “Выезжаем кругосветное свадебное путешествие тчк всм дрзьм првт = утг зпт пплнца”.